|
«В РУЖЬЁ!»
Но вот звучит тревога. Подъём! Подъём - дело привычное. Тем более в полевых
условиях. Отряхнулся, заправился, скатал шинель в скатку - и в строй.
А утро разливало приятную прохладу. Вокруг струился изумруд. Трава поляны,
небольшая берёзовая роща были наполнены такой сочной и яркой краской, какая
может быть только в Прибалтике. И эта свежесть пропитывала всё тело, придавая
ему бодрость и силу. Разноголосое щебетание птичьего царства усиливало красоту
окружающей природы. И, о чудо! Ландыш. Впервые в жизни вижу живой ландыш на
природе. И сейчас мне кажется, что этот ландыш, почему-то на всю жизнь запавший
в мою память, стал моим талисманом, проведшим меня через всю войну, и поэтому
остался, наверное, наиболее любимым моим цветком.
Война. Да, это слово впервые прозвучало в шестом часу утра двадцать второго июня
тысяча девятьсот сорок первого года на литовской земле близко к границе нашего
государства. Война. Слово для нашего поколения не новое. Сам-то я родился, когда
раздавались последние отзвуки гражданской войны. Затем озеро Хасан, Халхин-Гол,
где наши славные вооружённые силы в короткий срок ликвидировали очаги экспансии.
В памяти были свежи чествования героев этих боевых операций. Те, кто постарше
нас, участвовали в интернациональных бригадах на фронтах Испании. Но вот ещё
одна война, более жестокая, чем предыдущие. В ней уже участвовали наши товарищи,
после которых призывной возраст распространялся уже и на меня. Это война с
Финляндией. В ней участниками стали в основном наши спортсмены-лыжники со
старших курсов. Это были тысяча девятьсот тридцать девятый - сороковой годы! В
результате омоложения армии стали призываться люди, достигшие
восемнадцатилетнего возраста вместо двадцатилетнего. Десятого октября 1940 года
со второго курса был призван в армию и я.
И что же это за война, участником которой должен быть уже непосредственно я?
Командованием полка было объявлено, что немецкая армия, вероломно нарушив
договор о ненападении, по разбойничьи перешла границу и начала необъявленную
войну против Советского народа. Просыпавшиеся бойцы никак не могли взять в толк
смысл прозвучавшей команды. Всё никак не согласовывалось со здравым смыслом.
Ведь не было даже никакого намёка на такой поворот событий. Сама природа не
принимала такого. Да и вообще-то, что произошло в действительности? Каковы были
масштабы вторжения? Может быть, давно противника вышвырнули, как это делалось
раньше? Для оценки создавшегося положения у нас не было почти никакой
информации. Все оценки придут много позже, когда придёт ясность. С этой целью
для выяснения обстановки срочно пошла разведка в составе первого взвода первой
роты и, соответственно, первого батальона. В эту разведку попал и я. Не хочу
быть назойливым, но и в дальнейшем (и в войну, и в мирное время) обстановка
складывалась так, что судьба или бог, или черти - её помощники, в большинстве
даже против моей воли, в числе первых толкали меня на разведку, в большие и
малые, в хорошие и совсем нехорошие дела. Вернувшись с разведки, мы не нашли на
своём месте ни полка, ни дивизии. И найти их нам так и не довелось никогда.
Теперь я о них знаю что-то только из мемориальной и исторической литературы. А
тогда мы начали длительный поиск. Наш разведотряд возглавили помкомвзвода -
белорус Толстиков и командир отделения - азербайджанец Курбанов. В разведку мы
пошли налегке, не имея ни патронов в подсумке, ни провианта. Осталось с нами то,
что имели с собой на марше. Поэтому уже с вечера первого дня войны мы вынуждены
были перейти на «подножный корм». Пять дней мы сновали как челноки по Литве. В
первые дни стояла глубокая тишина. Только в течение дня с утра проходили на
большой высоте одиночные самолёты: иногда немецкие и совсем редко советские.
Мало что вообще каким-то образом давало понять, что идёт война. Никаких
признаков. Разве что эти одиночные полёты, и то их надо было научиться
распознать - немцы это были или наши. О спокойном отдыхе уже не могло быть и
речи - нужно было искать свою часть. И мы шли вперёд, надеясь исключительно на
случай. Где-то в середине следующего дня мы впервые увидели двигающуюся группу,
которая в это время пряталась в перелеске от немецкого самолёта-разведчика. Но
бывший при них генерал ни чем нам помочь не смог, и поиски наши продолжились, но
безуспешно. Мы были утомлены постоянным поиском и отсутствием достаточного
отдыха и сна. А особо одолевали голод и жажда. Однажды на дороге нам встретилась
девица-литовка и с издёвкой начала пугать нас немцами. Мы проглотили пилюлю
молча. Думаю, немцы с ней «поговорили» бы, как они умели это делать. Да и нас
самих обстреливали местные националисты из пулемётов с чердаков. В одном из
хуторов нас напоила молоком русская пожилая женщина. Дала нам кое-что на дорогу
- но нас-то целый взвод. Она же рассказала, что литовские националисты вырезают
полностью русские семьи. Но немцев, фронта пока не видели и даже не слышали. Но
вот мы встретили первого забинтованного солдата. Он шёл на восток. Он рассказал,
что их часть искромсали напрочь, и что это не война, а избиение беззащитных. Нам
не хотелось этому верить, но других источников мы не имели. Мы вышли на большую
дорогу. Вдалеке в сторону запада наш трактор тянул большую пушку. Через время
нам встретились несколько длинных бричек, на которых возят сено, запряжённых
парой лошадей. На каждой такой телеге, наверное, по две дюжины евреев - взрослых
и детей со скарбом. Направляются на восток. Говорят, что немцы подряд уничтожают
всех евреев. Но настоящих сведений получить негде. Постоянно идти днём мы уже
опасаемся. К тому же, нам показалось, что громыхания слышны далеко на востоке.
На дороге встретили место, усеянное перьями - видимо немцы растрясли евреев.
Жара стояла нестерпимая. Приходилось выжимать влагу из торфа в рот, утолять
жажду.
Началось вырисовываться мнение, что немцы нас уже обошли, о чём подтверждал гром
в ясный день с востока. Четвёртый день мы уже провели в балке, поросшей
деревьями. Решили поспать, отдохнуть. Но мозг был воспалён. В голову лезли
видения одно страшнее другого. И это был, конечно, плохой отдых. Неведение нас
добивало. Решили двигаться на восток только ночью, используя в основном лес и
перелески. На пятый день войны наши командиры решили, что безопаснее пробиваться
мелкими группами. Без боеприпасов большую группу могут скорей обнаружить и
уничтожить. Правильно ли они решили - нам, людям, не имеющим боевого опыта, было
трудно оценить. Нас осталось только трое: кроме меня Перепилицын и Якуб.
Кажется, оба из Свердловска. Оставаться в лесу мы посчитали нецелесообразным -
немцы могут прочесать - и устроились на пшеничном поле. Солнце палило нещадно. А
пшеница в этот год уродилась добротная и уже вызрела. Но что это? Послышался
собачий лай. Мы распластались на земле. Но не прошло и пять минут, как над нами
выросло три немца, на поводке у одного из них овчарка...
|