Книга Юлии Кузнецовой "Дневник волонтера" только увидела свет в издательстве "Волчок", а на сайте "Папмамбук" уже можно прочитать большое интервью с писательницей.

– Юля, ваша новая книга называется «Дневник волонтера». Пожалуйста, расскажите о ней.

– В основу этой книги лег мой личный волонтерский опыт и волонтерский опыт моей старшей дочери Маши.

Я проводила литературные занятия в закрытом интернате для взрослых. С самыми разными людьми, разного возраста и с разными особенностями поведения. Было непросто. Во-первых, сложно подобрать литературу, чтобы всем было понятно и интересно то, то мы читаем. Мы двигались методом проб и ошибок. При этом многие не умели читать. И у них не было навыка слушать чтение вслух.

– Вы учили этих людей читать?

– Нет, это слишком сложно для меня, этим занимались другие волонтеры, индивидуально с каждым человеком. Когда учишься читать, будучи взрослым, это огромная работа. А у нас были групповые занятия. Моей задачей было научить группу слушать и анализировать текст, проживать и чувствовать его.

Мы, волонтеры, сначала читали то, что любим сами, – поэзию Серебряного века, рассказы О. Генри. Участникам занятий все было интересно, они с благодарностью слушали, но все же им было сложно воспринимать эти тексты, они не вызывали у них такого отклика, какой нам хотелось бы получить. Но постепенно мы пришли к «Сказкам народов мира» – и это было попадание в точку. Сказки народов мира – они, с одной стороны, о взрослых людях, которые проживают важные жизненные ситуации (герои, воины). А с другой стороны, в них знакомые всем образы – например, дракон. Наши слушатели видели дракона по телевизору, знают о нем. В рассказах О. Генри речь может идти, к примеру, о живописи – о ней они не знают, и это достаточно сложно оказывается объяснить. А тут воин идет сражаться с драконом – все переживают и втягиваются в текст. Мы читали самые разные сказки. Очень зацепил всех Кощей Бессмертный. Когда он был наказан, слушатели кричали: «Так его, так! Давай, врежь ему!»

Читала я так: держу какую-нибудь книгу с иллюстрациями, показываю ее и смотрю больше на аудиторию, чем в книгу, – чтобы книга была открыта к слушателям. Таким образом они научились слушать.

Потом я догадалась принести пластилин. Для них это было откровение. Они зачарованно смотрели на него, потом мяли – он мнется! Размазывали, резали ‒ и получали огромное удовольствие. Я вообще очень люблю лепить, и мне хотелось сразу лепить фигуры. А тут нужно было вспомнить это детское ощущение, когда в первый раз сталкиваешься с пластилином. Потом ребята (так мы называли тех, кто живет в интернате) научились лепить какие-то обыденные вещи – яичницу на сковородке, например. И это тоже было счастье и откровение. А потом начали лепить то, о чем прочли. Это огромный скачок. Читаем про крокодила – лепим крокодила, и всё становится живое. Следующее открытие: можно лепить не так, как бывает на самом деле, а выдумывать что-то. Вот, скажем, у тебя корзинка с яблоками из сказки. И я взяла и слепила синие яблоки! Этот момент тоже совершенно зачаровал их.

Как раз на этом этапе подключилась моя дочка. Как я написала в «Дневнике волонтера», это была ее мечта. Люди, которые читали рукопись, часто спрашивали меня: почему ребенок был так очарован волонтерством? А Маше действительно казалось, что мы там какое-то волшебство творим. Думаю, это потому что я сама все время об этом рассказывала и писала, очень сильно этим горела. И дочка стала проситься туда. Детям, по закону, нельзя в закрытые интернаты – туда даже родственников не пускают. Мы очень долго уговаривали всех, проходили собеседования. Нас пустили, и я привела Машу.

И тут во мне проснулся писатель. Я на 50% писатель и на 50% педагог. Иногда одно из этих начал во мне берет вверх, но в целом я никогда не могу выбрать, кто я больше – учительница или писательница. Но в тот момент я была педагогом – мне хотелось дать максимум того, что я могу и знаю. Для меня как преподавателя это было очень важно.

Но когда моя дочка пришла в интернат, во мне включился еще и писатель. Писатель включается, когда происходит что-то необычное, странное и важное.

Ребенок пришел к людям, каких раньше никогда не встречал. У нас есть друзья с детьми с ограниченными возможностями, и Маша знала, что бывают дети, которые не могут делать всего того, что может она. Но тут были взрослые. Которые часто ведут себя как дети. О таких взрослых она не знала. Для ребенка, мне кажется, это очень серьезный момент. Обычно взрослый о тебе заботится и что-то объясняет, а тут ты можешь позаботиться и что-то объяснить взрослому ‒ такая вот смена ролей.

При этом она была со мной, наблюдала, что я делаю. Мне было интересно ее первое впечатление. Я спросила: «Ну как?» Она говорит: «А почему у них волосы такие короткие?» То есть она не обратила внимания на какие-то особенности поведения, она сразу увидела в них просто людей. И дальше задавала простые вопросы – почему у них проблемы с зубами, например. Ну, в интернатах так часто бывает, не ухаживают за зубами… И я понимала, что сейчас она потихонечку входит в этот мир. Она ощутила на себе, что волонтерство – это большая энергетическая затрата, а не только волшебство, она правда уставала. Но, тем не менее, всегда хотела ездить со мной. Мы ездили вместе до тех пор, пока у меня не родился третий ребенок.

Постепенно я поняла, что могу Маше как помощнику поручать задачи, на которые у меня не хватает времени на занятиях. Маша этим занималась легко. Например, у нас была девушка с ДЦП, она практически не говорила, общалась звуками. И эту девушку Маша кормила, она понимала, как что нужно делать. Я замечала внутренний рост в ребенке. Мне как писателю это всегда интересно. То есть мой ребенок стал для меня таким объектом наблюдения. При этом она же моя дочка, я хорошо ее знаю, понимаю, что она чувствует. И с людьми в интернате я тоже уже подружилась, и тоже понимала, что и когда они чувствуют. Общение с людьми с ограниченными возможностями – это такое путешествие в особый, удивительный мир. Не «параллельный» ‒ потому что не хотелось бы делить наш единый и общий мир на два разных, ‒ а просто особенный. И дорогу туда мне хотелось изучить и как маме, и как учителю. Поэтому я сосредоточилась на дочке, и дальше уже мне было легко писать. Я вдруг поняла, что смогу показать всю эту тему глазами ребенка. Глазами взрослого мне было важно составить документальное отражение реальности, того, что происходит вокруг меня. А как писатель я уже почувствовала себя свободно. Но это не было «сочинением на тему», это скорее история одного ребенка, который попробовал быть волонтером в интернате <...>

– Юля, вы можете рассказать, как и почему вы пришли в интернат?

– Думаю, все началось с «Дома П». Я начала интересоваться темой дома престарелых, потому что придумала героиню, бабушку Женю. Однажды я ехала в метро. У меня в тот момент было очень много трудностей. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь меня поддержал и защитил. Я посмотрела на себя в стекло и увидела там бабушку Женю в красных боксерских перчатках ‒ так она пришла ко мне. В тот момент мне было сложно жить, поэтому повествование получилось такое энергичное и сатирическое, не свойственное мне. Я стала писать о бабушке Жене – она справлялась со всеми трудностями, а я нет. Так тоже неправильно, так что я решила ее отправить в дом престарелых, чтобы еще больше все усложнить.

Я стала искать разную информацию о домах престарелых. В итоге попала в фонд «София», и они меня познакомили с моими будущими героями. Бабушка Женя – это собирательный образ, в ней есть черты моей бабушки и черты Светланы Романовны из подмосковного интерната для пожилых людей. Я ездила к ней с диктофоном и расспрашивала о жизни. Одного интервью хватало на пару глав.

А потом выяснилось, что моя бывшая однокурсница Алиса Апрелева – музыкальный терапевт. Она живет и работает в Бостоне. Как-то она приехала в Россию, я позвала ее в этот интернат и увидела, какое это волшебство. Вроде бы, ничего сложного – но люди вдруг оживают. Это невозможно объяснить.

Тогда у меня родилась музыкальная сказка для детей. И почему-то сразу получилось так, что именно для детей с ограниченными возможностями. Думаю, это тоже из-за нашего больничного опыта. Мы ведь и с сыном лежали в больнице, из-за глаз. Вечерами я там читала в палате вслух книжки детям. Думаю, для этих детей и была моя сказка, чтобы помочь им двигаться и почувствовать текст. Я много консультировалась с Алисой, каким детям что будет близко, думала о детях с ДЦП. Набрала кучу разных предметов для этой сказки, придумала ее. А дальше что делать? Стала спрашивать знакомых, не могут ли они меня с моей сказкой направить в какую-нибудь школу для детей с особенностями здоровья. Анна Вацлавовна Годинер посоветовала обратиться к Светлане Бейлезон, составителю книги «Неутомимый наш Ковчег». Но у нее не было знакомых в школе или детском интернате, зато она поддерживала волонтеров во взрослом ПНИ. И она позвала меня туда.

Я была поражена, как много там людей. Гораздо больше, чем в больнице.

И я стала рассказывать им свою сказку – погасила свет, включила музыку, использовала игрушки, шумелки. Получилось такое волшебное действие. Там были пожилые женщины, 60‒70 лет, и они с огромным удовольствием трясли погремушками-шумелками, они были втянуты в сказку, погрузились с головой. И я поняла, что мне нравится, что я хочу остаться там.

Связалась с волонтерами, которые ходили в этот интернат, и тоже стала ходить. Сначала в «Отделение милосердия», где лежачие, – занималась там с людьми индивидуально, чем могла, по запросу. Мы говорили, писали, клеили, рисовали. Вот та девушка, которую кормила моя Маша, с ней мы красили альбом в зеленый цвет. Она очень любила зеленый цвет, но ей было сложно держать в руке тонкую кисточку. Я купила ей самую толстую кисть, какую смогла найти.

Еще мы с Машей делали тактильную книгу для глухонемой девушки – этот момент тоже есть в «Дневнике волонтера».

Подробнее - на сайте "Папмамбук".