ЧИТАТЕЛЬ БИБЛИОТЕКИ «ЗАОЗЕРНАЯ»

О.И. Кандыба, 2011 год

Ольга Ивановна Кандыба родилась в Омске в 1932 году. Закончила замлеустроительный факультет Омского сельскохозяйственного института. Более 20 лет работала картографом. Вот что она рассказывает о своем военном детстве:

«Ясное солнечное утро. Воскресенье 22 июня 1941 года. Наша семья собралась провести день за городом. Погода не обманула – день простоял чудесный. Мы расположились на склоне оврага, погуляли, сходили на берег Иртыша, где тоже было много отдыхающих. К вечеру собрались домой.

По пути к трамваю встретили знакомую – она училась в сельхозинституте и шла с митинга. Она сказала, что началась война.

Отец мой – Зезин Иван Васильевич сразу сказал: «Ну, дома меня ждет повестка». И он оказался прав. Утром 23 июня он ушел в военкомат. Раза два он приходил нас проведать, а 1 июля уехал со своей 178-й стрелковой дивизией на фронт (Ред. 178-я стрелковая Кулагинская Краснознаменная дивизия). Он не был профессиональным военным. Окончил сельхозинститут. Учился, работал на машиноиспытательной станции, расположенной внизу у Иртыша в районе нынешнего СибАДИ. До войны папа преподавал в Высшей Коммунистической сельскохозяйственной школе (ВКСХШ). В 1940 году его призвали на финскую войну. По возвращении он снова преподавал в ВКСХШ. 9 июня 1941 года защитился…

Я помню, как мама – Зензина Александра Федоровна - волновалась, потому что долго не было писем. Оказалось, что они попали в окружение и еле выбрались.

Мы жили в глубоком тылу. Что у нас изменилось? Появилось много эвакуированных. В Омск прибыло несколько заводов, надо было расселять всех прибывших. Расселяли, где можно. Крестовоздвиженский собор был закрыт с 30-х годов, туда тоже привозили людей из эшелонов, и они жили там, пока не находилось другое жильё. В нашей квартире нам из трёх комнат осталось полторы. Одну комнату заняли целиком, а в другой жили и мы, и двое москвичек: мать с дочерью. Дочь работала инженером на Агрегатном заводе. Мы жили недалеко от завода, и всегда утром был слышен гудок начала смены: за полчаса, за 15 минут и ровно в начало смены.

В нашей жизни появилось много людей. Радио всегда было включено, чтобы слушать новости. Ждали писем.

Многие были озабочены тем, где добыть продукты. По карточке только хлеб ежедневно, а сахар, крупа, мыло, спички, что-то ещё – изредка. Всё остальное, по возможности, покупали на рынке: яйца, мясо, молоко. Зимой молоко привозили из деревень замороженным (круги по 1 литру или 0,5 литра). То, что давали по карточкам, можно было купить не где угодно, а только в том магазине, к которому эти карточки были «прикреплены». Получали карточки и шли в магазин поставить штамп. Всё остальное, кроме хлеба, поступало в магазин нерегулярно, и если было объявлено, что завтра будет сахар, то надо идти и стоять в очереди, на другой день его уже не будет.

На рынке кроме продуктов можно было купить, продать, обменять всё, что угодно. Торговля шла не на рядах, а в толпе, называлось это «толкучкой». Большая «толкучка» была где-то в Куйбышевском районе, но и на Центральном рынке тоже «толкались». Рынок располагался там, где сейчас ТЦ «Омский», на углу улиц Герцена и Интернациональной. Мама продала папин костюм и рубашки, свои выходные платья – кончится война, папа вернется, все можно будет купить снова…

Помню еще и то, что дома зимой было очень холодно, мы с мамой ходили за опилками куда-то в район нынешнего Сибзавода. С топливом было плохо, и баня работала плохо. Мыться приходилось дома, грели воду и кое-как наводили чистоту. А изредка для школы устраивали банный день: в баню шли ученики и учителя со всеми родными.

В школу я пошла в сентябре 1941 года. Школа № 14 располагалась на углу улиц Тарской и Третьяковской. Я не помню об учебниках для первого класса, видимо, их купила мама. Но потом каждой весной мы сдавали свои учебники в школу и там же приобретали себе другие, которые сдали старшие школьники. Сдашь целенькие – тебе дают другие получше.

В 1943 году школы разделили на «мужские» и «женские». Наша школа стала «женской» № 14, а мальчики отправились в школу № 19, которая стала «мужской». Назад всё вернулось где-то в 50-е годы.

Всю войну нам в школе давали раз в день маленькую булочку и чуть-чуть сахара к ней. В другой школе вместо булочки давали лепешку. Все старшие школьники летом работали в совхозах и колхозах. Я была ещё мала, и нас на сельхозработы не посылали.

Два или три лета я ходила на летнюю площадку. Сейчас это, наверное, назвали бы летним лагерем. Тогда это называлось «площадкой». Это было не в нашей школе, а в двух кварталах от нас, на ул. Тарской в 4-х классной начальной школе № 4.

Не помню учителей, но нам там нравилось. Большей частью мы играли во дворе. Иногда ходили в сквер, где сейчас кинотеатр «Маяковский». Иногда ходили в кинотеатр «Художественный», но не часто. Помню фильм, в котором играл Эраст Гарин.

Но больше мне запомнились походы в госпиталь.

Мы ходили туда с концертами, выступали прямо в палатах, коридорах, где тоже лежали раненые. Один раз участвовали в каком-то большом концерте в большом зале. В основном мы пели. Запомнила я две песни: «Расшумелся ковыль, голубая трава…», «Сорву ли, вырву ль я...». Последняя песня пелась с «проходочкой», и только в большом помещении её могли исполнять.

Однажды ходили и до обеда чинили бельё. Не знаю уж, что мы там наштопали!

Госпиталь находился на углу улицы Ленина и Музейной. До войны там была высшая Коммунистическая Сельскохозяйственная школа (ВКСХШ). Её закрыли, часть перевели в Тару. Ещё один госпиталь располагался в школе № 66, которую построили незадолго до войны.

До войны по улицам часто ездил угольщик, развозил угли для самоваров («Углей, кому углей?»), водовоз развозил воду («Воды, кому воды?»). В войну же за водой ходили за четыре квартала на водокачку, а самовар щепочками разогревали. На щепочках часто и готовили летом.

Ставили на шесток русской печи два кирпича, между ними разжигали огонь, на кирпичи ставили кастрюлю.

Электричества большей частью тоже не было. По вечерам пользовались коптилкой – флакончик с керосином и фитиль.

Транспорт (трамвай от вокзала до городка Водников и еще один вагончик от городка Водников до сельхозинститута) очень часто не ходил, и везде приходилось ходить пешком. Часто так бывало, что когда нет трамвая, все идут по трамвайной линии и оглядываются. Если трамвай пошел – все бегом к ближайшей остановке. Никаких автобусов тогда вообще не было. И простые-то машины редко проезжали.

В 1943 году, когда мне было 10 лет, у меня было неважно с легкими, я состояла на учёте в тубдиспансере. И мне дали путёвку в Белокуриху. Собрали нас десять человек и с сопровождающей отправили в путь-дорогу. Ехали мы с пересадкой до Новосибирска, потом на поезде до Бийска, дальше на лошадях с ночевкой в селе Смоленское.

Несмотря на войну, курорт действовал. Было много военных после ранения. В одном корпусе жили подростки, которые оказались в лагере «Артек» в день эвакуации и не могли вернуться домой. В другом корпусе жили те, кто приехал на месяц на лечение. Корпуса были деревянные, двухэтажные. Сохранялись артековские порядки: одежду давали форменную, учили ходить строем, «речевки» под шаг говорить. Утром - подъём флага, перед отходом ко сну горн играет.

Мы с курортниками встречались в столовой, которая располагалась в отдельном деревянном доме. У нас были свои столы. Помню суп из крапивы, который мне нравился, и пшенную кашу, и биточки из пшенки.

Большую часть времени проводили мы на сопках, расположенных вокруг курорта. Местность холмистая, но встречались и горки повыше. Кое-где были кусты, лес был подальше в горах. Поговаривали, будто там водятся дезертиры. А когда я была там через 25 лет, то поразилась тому, как много леса вокруг посажено. Все холмы были в соснах от самых маленьких (3-5-летних) до 15-20- летних.

Ходили собирать ягоды, цветы «огоньки», просто гуляли. В палатах сидели только в дождь. В Белокурихе я впервые увидела мальвы, ведь в Омске их раньше не было, а сейчас их можно увидеть повсеместно.

В лесу водились клещи, поэтому, приходя из леса, мы раздевались и все осматривали на себе. Ходили купаться в горной, холодной речке. Там было то мелко, чуть по пояс, то глубже, между камнями сильное течение. Однажды помогали освобождать застрявший между камней лес, который сплавляли по реке. Прожила я тогда в Белокурихе полтора месяца, пока за нами не приехала сопровождающая. Обратно мы ехали на машине, потом на поезде.

Запомнился вагон, в котором мы ехали из Бийска до Новосибирска. Мы, 10 или 12 человек, ехали в одном купе, спали по очереди. В Новосибирске запомнился огромный вокзал, где тоже сидели довольно долго.

Что я помню о Дне Победы? О конце войны я услышала 8-го мая, а официальное сообщение было 9-го. Мы пошли к драмтеатру. У всех встречных были радостные лица. А возле драмтеатра играла музыка, и люди танцевали.

Потом пошли поезда с демобилизованными, стали уезжать приезжие. Учебные корпуса и общежития сельхозинститута в войну были целиком заняты Ленинградским оптическим заводом. После отъезда завода и его работников институт снова начал работать в своих корпусах. А в войну студенты занимались во всех подсобных помещениях. Мы снова переехали жить на территорию сельхозинститута, и я видела, как сотрудники кафедр возвращались в свои помещения.

Отец демобилизовался и вернулся в конце июля 1945 года. Начал преподавать на кафедре механизации Омского сельхозинститута, стал заведующим кафедрой, потом деканом факультета механизации. Когда организовали экономический факультет, работал деканом обоих этих факультетов. Позже был назначен заместителем директора института по науке. Находясь в этой должности, выдвинул почвоведа К.П. Горшенина на Сталинскую премию. При С. И. Манякине (Ред. Первый секретарь Омского обкома КПСС) отец стал директором СибНИИСХоза, оттуда и ушел на пенсию».

А.Ф. Зензина с детьми - дочерьми Олгой (слева), Галиной (справа) и сыном Виктором,  24 сентября 1941 года